Сестре
Застонет лишь ветер, в трубе завывая
В ненастную зимнюю ночь,—
Мне чудится плач твой, сестра дорогая,
Но, горе!— нет силы помочь.
Тяжелую участь послала на долю
Семье нашей бедной судьба:
Ты жаждала жизни, рвалася на волю,
Меня увлекала борьба.
Мы выросли странно, как будто с рожденья
В семье не бывали своей,—
Отец не такого, как мы, убежденья,
А мать... Говорить ли о ней?
Всего нас четыре,— времен, видно, года,—
Их тоже четыре в году,—
Создать ради шутки хотела природа
Из нас и на нашу беду!
Отец, как зима, убелен сединою,—
Но добр и прозрачен, как лед.
А ты так и пышешь цветущей весною,
В тебе жизнь фонтанами бьет.
То солнце, то слякоть, то тишь, то ненастье,—
Вот осень,— не то же ли мать?
Знакомы, как лету, мне горе и счастье
Порывов его созидать...
Возможно ль ужиться при этом контрасте
Характеров, целей, забот? —
Мы все понимали по-своему счастье
И горе вседневных невзгод.
Так мы и расстались... Ты выбрала друга,
Предалась мечтаньям весны,
Но нрав необузданный, грубый супруга
Разбил все надежды, мечты...
Ты долго молчала, как сень гробовая,—
Скрывала несчастье от нас...
Но тайна прорвалась, как смерть, роковая,
И хлынули слезы из глаз.
Разбита вся юность со всеми мечтами,
Изныла безвременно грудь...
Плачь, плачь, дорогая!— быть может, слезами
Ослабишь ты горе хоть чуть.
1890 г.
Владикавказ. Госпиталь
|