10 апреля 1893 г. Ставрополь
Вы уже «бабушка», а я тем более дедушка с значительной сединой и солидною плешью на голове... Идет восьмой год, как я, впервые встретившись с Вами, уже ни на минуту не забывал Вас — достаточное, кажется, время для обсуждения наших взаимоотношений. Давайте же решим наконец роковой вопрос: быть или не быть? Я предлагаю Вам незапятнанную совесть, честное имя, любящее сердце и трудовую жизнь, и если найду в ответ
Один лишь звук, лишь миг участья, то
За них я жизнью заплачу...
Скажите прямо, дорогая Анна Яковлевна, — да или нет. Не томите слишком долго в ожидании ответа.
Всегда, ныне и присно безгранично преданный Вам и безмерно любящий Вас Коста.
P. S. Адрес: в г. Ставрополь. В редакцию газеты «Северный Кавказ». К. Л. X.
Хотел на этом закончить письмо, но не могу... Я должен высказаться более откровенно... Анна Яковлевна! В чем Вы сомневаетесь? Что Вас особенно пугает? Почему Вы боитесь выходить за меня?.. А Вы боитесь, именно боитесъ — это я чувствовал всегда, чувствую и теперь... Но не вполне ясно понимал причины такого страха... Вы, конечно, никогда не питали ко мне и сотой доли моей привязанности к Вам, но Вы не чужды были теплого участия и сердечного расположения ко мне — это верно — и при этом как будто боялись более сильного сближения со мной — почему? Главная причина, конечно, - моя материальная необеспеченность, вторая — мое неопределенное положение в обществе, третья — неодинаковость религиозных исповеданий и национальная рознь. Дорогая Вы моя Лнна Яковлевна! Разве я говорю, что было бы худо быть материально независимым и уважаемым членом общества? Разве религия и национальные традиции — последняя спица в житейской колымаге? Я говорю только, что им нельзя придавать такого громадного значения в деле семейного счастья, нельзя из-за них разрушать величайшую гармонию мироздания, лучшее проявление Бога на земле - созвучие сердец, сродство душ... любовь... Послушайте, что говорит С. Смайльс в своей знаменитой книге «Ум и энергия». «Домашнее счастье зависит от сердца, ума и вкуса, от разумности, предусмотрительности и доброй нравственности, основанных на любви» — и всего этого как у Вас, так и у меня хватит настолько, что мы, вероятно, не выцарапаем друг другу глаза. Бедность — не порок, а честная трудовая жизнь — вернейший путь к приобретению уважения порядочных людей. Национальная рознь наша ничтожна, а в религии мы, вероятно, солидарны.
К чему ж мы лишили возможного счастья
Цветущую юность свою?
Поборите же наконец свое малодушие, дайте мне смело Вашу руку и, клянусь Вам, — мы из когтей самого ада вырвем свое счастье. Мое изгнание Вам, конечно, известно, но оно нисколько не помешает нам устроиться где и как только мы с Вами найдем нужным и удобным. Если хотите, я могу продать свою землю и приобрету домик в Владикавказе... Словом, скажите только да, и все пойдет, как по маслу. Нет, если хотите, то даже и окончательного ответа пока не давайте. Не откажите мне только в совместном обсуждении вопроса... Напишите мне откровенно свои взгляды на жизнь, свои сомненья, надежды и желанья... На все, о чем бы Вы меня ни спросили — на все я дам Вам самый чистосердечный ответ — клянусь Вам! Посмотрите кругом себя - чем люди живы? Неужели же Вы хотите походить на тысячи наших дам, всю жизнь прозябающих на шелковых подушках и не имеющих никакого другого призвания, как постоянное удовлетворение своих мизерных, а подчас даже пошлых страстишек при полном бездействии ума и сердца. Поймите, дорогая Анна Яковлевна, что это самые несчастные создания в мире, никакие богатства и никакие почести не замаскируют их духовного убожества. Отношение Ваших родных ко мне не настолько, думаю, враждебно, чтобы они усиленно отговаривали Вас соединить со мной свою судьбу, а когда они увидят, что мы действительно счастливы (а что мы будем счастливы, в этом я положительно не сомневаюсь), то, конечно, примиряться с Вашим выбором и Вы снова встретите в них тех же дорогих и любящих братьев, сестер, племянников, племянниц и пр. Что же касается Вашей матери, то уверяю Вас — я ее люблю не меньше Вашего, потому, конечно, что она Ваша, а то, что связано с Вами, и Вас самих я, кажется, люблю больше, чем Вы сами. Следовательно, и Ваша мать скоро полюбит если не меня, то мою привязанность к Вам... Говорил ли с Вами относительно меня Петр Яковлевич? Ему было в некотором роде поручено спросить Вас, как Вы смотрите на меня... И Вы, говорят, ответили, что смотрите на меня, как на хорошего знакомого — не больше и не меньше. Насколько все это правда — не знаю. Вообще признаюсь Вам откровенно — я никогда не старался особенно скрывать свои чувства к Вам, потому что, если и было во мне что-нибудь достойное уважения, то именно эта непорочная и бескорыстная привязанность к Вам. Писал я о Вас и Степану Яковлевичу и получил ответ в таком приблизительно роде: «только сам совершеннолетний и здравомыслящий человек вправе располагать своей судьбою — и никто не должен вмешиваться в его личное дело». С тех пор прошло больше 1.5 года. На масленицу я был во Владикавказе... встречался, бывал... (Вам, должно быть, писали)... но не осмелился заговорить о Вас... Господи! Когда же кончатся мои страдания? Поймите, дорогая Анна Яковлевна, что только Вы, Вы, никто и ничто больше не служит источником моего бытия. Откликнитесь же, наконец. Доверьтесь, протяните руку... Пишите просто, не стесняйтесь зачеркивать, как я, а главное, отвечайте скорее, скорее... Ваш, всецело и неизменно.
Ваш Коста. Сообщите мне свой адрес, если, конечно, и пр.
Адрес: Заказное.
В г. Гори, Тифлисской губ.
Ее высокоблагородию
Анне Яковлевне Поповой.