28 мая 1893 г. Владикавказ
Прими сердечное мое спасибо за твое теплое письмо. Пользуясь свободным днем (воскресным), спешу ответить. Если ты меня знаешь, в чем я не сомневаюсь, сколько-нибудь, то поверь, что я личные интересы и расчеты никогда не ставил выше общественных, деловых и всегда охотно принесу мелкие требования самолюбия в жертву делу. В этом не сомневайся. Охотно забуду прошлое, если оно было так на самом деле, и очень жалею, что я десять лет жил под влиянием заблуждения по этому вопросу, а в душе гнездилось неприятное чувство в продолжение этого же времени как к редакции, так равно и к Евсееву, когда было место более теплому, симпатичному чувству. Дело в сущности пустое - об отношении друг к другу двух частных лиц и не стоит тех разговоров, которые мы с тобою ведем по этому вопросу давно. А оно тем не менее потребовало твоего вмешательства для своего выяснения и должно кануть в вечность лишь ради этого одного, помимо других причин, говорящих за то же. Если бы не было такого нечаянного казуса, то я бы давно был одним из деятельнейших сотрудников газеты. Быть может, и теперь будет не поздно, посмотрим по обстоятельствам. А пока перейду к делу и сообщу тебе весьма необходимое сведение о твоем приятеле Голубове.
В Тифлисе, в канцелярии главноначальствующего, уже написана бумага Каханову об удалении твоего приятеля с должности и предании суду. Вопрос только о времени, пока бумага придет и будет исполнена. Но и это недолго затянется. Кажется, откупиться уж нельзя. Старый бирюк уже в капкане. Глаха Мансуров собирает компанию на балку, хочет ему хист делать. Сведения самые свежие, достоверность их не подвержена никакому сомнению. Процесс будет громок и интересен, ради одного этого желательно вступить в какую-нибудь редакцию. Казалось бы, что пора и смириться да рассчитываться своею шкурою, но старый плут не хочет мириться. В заседании Тифлисской судебной палаты, бывшем 3 мая во Владикавказе по делу бывшего пристава Антоновского, поверенный последнего Тимченко в своей речи выразил, что не столько виноват его клиент, сколько эти гг., указывая на Голубова, Семенова (его помощник), Беликова и других, фигурировавших в деле в качестве свидетелей, которые сами преданы суду за злоупотребления. Нравственный облик их он очертил так прекрасно, что я его расцеловал. Против подобного заявления Тимченко в суде, публично, он будто бы хочет протестовать. Но это, по-моему, предсмертная агония.
По поводу твоих заметок, будто бы Каханов списался с тамошним губернатором. Правда ли это? И вообще, если имеешь какую-либо возможность, то узнай об этом через кого-нибудь. Даже для меня очень интересен вопрос о их отношениях. Кроме того, в деле Антоновского выяснилось очень много и итересных данных в заседании, о которых при случае сообщу. Пока же сообщаю тебе кое-что в сыром виде, конечно, ты можешь по своему усмотрению распорядиться этим материалом; с этою именно целью я тебе и даю его в необработанном виде, дабы не стеснять и твоей свободы.
Артист, о котором я тебе пишу далее, Додти Караев, не последний из могикан. Это одна из злейших и мерзейших ехидн, пущенных в Осетинский округ самим сатаною за грехи наших предков. Его имя часто проскальзывало в процессе Антоновского; а в процессе Голубова будет деятельнейшим свидетелем в защиту лжи и всяких мерзостей. Человек этот ненавидит добро. Он первый стал во главе осетин, которым не нужно было осетинской женской школы; а сам первый отдает туда на казенный счет своих детей. Если его планы многие не удались, то это случайность. [Узнаешь в нем осетина?] Из ненависти к добру он всегда явится лжесвидетелем против тебя, меня и др., а может, и являлся, но мы не знаем. Ввиду изложенного, подобных г.г. надо чаще и рельефнее выводить на свет Божий, чтобы они были видны как на ладони.
Сам Голубов даже выехал уже в Тифлис. Зачем и для чего? Увидим и узнаем судьбу этой компании, пустившей так много корней и сильной в том смысле, что она, предчувствуя свое падение, будет энергична, не пожалеет своих последних усилий и средств, а особенно ввиду той тяжкой перспективы, ожидающей их, когда им вздумают воздать должное.
Относителыю городских дел особенно интересно то, что Каханов так спешит утверждением новой думы и головы, будто бы ввиду скорого перехода. Армянская партия города Владикавказа работает деятельно против этих выборов, так как сама забаллотирована и составляет довольно сильный противовес, имея во главе людей деятельных и знающих. Армянин, хоть вообще плут, но должно дать справедливость его уму, энергии и умению. Здешние армяне сами по себе слабы, конечно, но у них есть связи, и с уверенностью говорят, что Каханов не достигнет своей цели, а именно такого состава думы и головы.
Это я тебе сообщаю как необходимое дополнение для того, чтобы наши городские дела тебе были понятнее. На лилеевских обедах ему даже не было послано приглашения, и, конечно, он не участвовал ни на одном. Всего теперь не передашь, и потому я перехожу к вопросу об осуществленье наших предположений. Прости, что я к тебе буду гораздо откровеннее, чем ты; не прими это за упрек. Как сказал я выше, что я готов ради тебя все забыть прошлое, готов на все жертвы, которые от меня потребуются, и далек от мысли о гонораре, потому что молодая сравнительно газета еще неокрепшая; она сама требует поддержки; но с другой стороны, Коста, приняв участие в редакции, необходимо бывать везде, дабы собирать сведения, проверять их раз-другой; а для этого, во всяком случае, необходима копейка-другая свободная. В настоящее же время, при этом палаче, я не имею этой возможности, т.к. без дела по сию пору. А если надежды юношей питают, то старцам разве кусочка не полагается? Во всяком случае ты меня поближе познакомь с требованиями редакции, какого рода материал для нее ценнее, какие стороны вопроса каждого ей более интересны.
Василия не видал, он в Ардоне; Борис в Грозном, я одиночествую без них.
Затем будь здоров, так же добр и прими привет от моих, которые так часто тебя вспоминают.
Твой Кокиев.