А. А. ЦАЛИКОВОЙ 28 марта 1899 г. Петербург

28 марта 99 г.  

Копия. 

Штаб 

Кавказского Военного  

Округа  

Отделение Пох<одной>  

канцел<ярии> 

27 марта 1899 г.  

№ 138  

г. Петербург. 

И. д. помощника  

делопроизводителя  

Управления Кавказских 

Минеральных Вод  

Константину Левановичу  

Хетагурову 

На просьбу Вашу относительно назначения Вам местом жительства Таврической губернии командующий войсками Округа изъявил согласие, но при условии, чтобы пункт Вашего постоянного пребывания находился в западной ее части, о чем, вместе с сим, и сообщается Окружному штабу для зависящих сношений. 

Начальник штаба генерал-майор Белявский. 

Старший адъютант генерального штаба полковник Трофимов. 

С подлинным верно: 

И. д. помощника делопроизводителя Управления Кавказских Минеральных Вод не имеющий чина К. Хетагуров. 

Прощай, Пенза!.. Но... начнем по порядку. После отказа Голицына принять меня я побывал у сенатора Кони. Он очень горячо принял к сердцу мое положение, но с прискорбием объявил, что теперь уже ничего нельзя поделать. Что такого рода действия Голицына можно было обжаловать еще до прошлого года, а теперь ему предоставлено на это полное бесконтрольное право...— Да ведь это насилие, — я за собой не знаю никакой вины... — «Ничего не поделаешь... Теперь весь мир держится на этом... Надо примириться», — успокаивал меня Кони...— Значит... — «Да! — решительно заявил г. Кони,— конец, finis!—...» Я крепко пожал ему руку и, «главу опустивши на грудь», гамлетовской поступью удалился из сенаторской приемной... «Быть или не быть?» — Га! Конечно,— быть! — решил я, выходя из широко раскрытого передо мной величественным швейцаром подъезда на «улицу роскоши, моды, офицеров, лореток и бар, где с полугосударства доходы поглощает заморский товар». Невский, как «Терек в теснине Дарьяла», в это время особенно сильно клокотал своими огромными волнами многотысячной толпы движущихся во всевозможных направлениях и всевозможным способом с быстротой живых существ... «Быть или не быть?»... Конечно, — быть! Ведь вот эти тысячи суетливо, болезненно, озабоченно снующих людей предпочитают же оптимистическое «быть» пессимистическому «не быть». Что же я-то за исключение такое! 

Конечно,— «быть»!.. Попробую,— рассуждал я сам с перчаткой, гуляя по Невскому,— добиться хоть того, чтобы мне место жительства назначили в южной полосе. Решение этого вопроса зависит, говорят, от министра вн<утренних> дел. Бывший кутаисский губернатор ген<ерал>-лейт<енант> Томич состоит членом совета при мин<истерстве> вн<утренних> д<ел>. У него был инженер Гиоев, — он знаком с ним давно, — и рассказал ему о моем деле. Пользуясь этим обстоятельством, я и заявился к нему «по рекомендации инженера Гиоева». 

Генерал меня принял очень любезно. Посокрушался и так же, как Кони, объяснил, что обжаловать дела уже никуда нельзя. Что же касается до назначения места жительства, то об этом можно хлопотать перед министром вн<утренних> д<ел>. «Не надо терять времени. Доставайте скорей медицинское свидетельство и пишите прошение... Я с своей стороны сделаю все, что в силах»... В тот же день из Александровской больницы я получил медиц<инское> свидетельство. Тем временем Андухъапар вел переговоры с своим клиентом, членом Государственного совета Мансуровым. Он обещал, что «завтра же после заседания совета, где будут рассматриваться проекты Голицына, он непременно поговорит с ним и о результатах сообщит немедленно»... И действительно, он через день вызвал к себе письмом Андухъапара и передал ему приблизительно следующее: «На что уж я старался поддерживать его в совете, как только я произнес фамилию вашего брата, он раскричался на меня, как на школьника...— Постойте, постойте! — говорю,— чего Вы кричите на меня,— ведь Вы еще не знаете, что я хочу сказать... «Я не могу его принять,— кипятился князь,— я никого не принимаю... я с женой помещаюсь всего в двух комнатах — где мне его принять». — «И не надо, не надо его принимать!.. Я Вам хочу только сказать, что он человек больной, ему нельзя жить в северных губерниях, ему нужен южный климат...» — «Да, по мне, пусть он живет хоть в Крыму, только не на Кавказе!.. Пусть он подаст мне докладную записку, я с нею снесусь с министром вн<утренних> д<ел>...» При этом Мансуров сам изъявил согласие передать мою докладную записку лично Голицыну. На другой же день докладная записка и.д. помощника делопроизводителя Упр<авления> Кав<казских> Мин<еральных> Вод с приложением мед<ицинского> свидетельства была вручена Мансурову, а тем — Голицыну. В четверг 25 марта появилось в «С.-Петербургских ведомостях» начало моей статьи. Вот, думаю, Голицын прочитает, так покажет мне такую Ялту где-нибудь в Архангельской губернии, откуда хоть «три года скачи, ни до какого государства не доскачешь»... Но не тут-то было! Вчера вечером мне принесли пакет с бумагой, копию с которой я и поместил на первой странице настоящего моего донесения. 

Гиоев, между тем, успел нам телеграфировать из Тифлиса, что меня ссылают в Курскю губернию, а затем в полученном от него письме говорит, что ему Абрамов передал, что «Коста очень повредило его присутствие на беспорядках и сопротивлении осетин, кажется, нарцев, полиции и войскам во Владикавказе, в декабре». Понимаете!? «Сопротивление осетин полиции и войскам... в декабре...» Да ведь это пахнет подлогом! Никогда не только в декабре, но и ни в каком другом месяце я не присутствовал ни при каком сопротивлении осетин ни полиции, ни войскам. 

Подлог! Самый невероятный, самый подлый подлог! 

Я припоминаю одну газетную заметку о том, что в Осетинской слободке ночью на свадьбе толпа стала очень шуметь, производя даже выстрелы, что на этот шум явилась полиция и военные патрули и что между ними произошла свалка... Весьма вероятно, что в числе попавших в полицейский протокол осетин был и наш Чъебойы фырт Коста, иначе — такой же Константин Хетагуров, как и я. Он в одно время служил в полиции, а теперь живет постоянно во Владикавказе. Весьма вероятно, что Каханов воспользовался совпадением моего имени с именем моего сородича и представил полицейский протокол в Совет главноначальствующего, как доказательство моей преступной развращающей деятельности. Вот будет история, если это действительно подтвердится! А уж я не оставлю никого в покое, пока не добьюсь раскрытия этого ларчика. 

У княгини Тархановой (Сона) есть приятель — генерал, служащий в департаменте полиции. Он обещал разузнать, какие обвинения предъявлены в Совет против меня. А если и ему этого не удастся добиться, то есть еще и др<угие> пути... Параллельно с этим я буду добиваться и того, чтобы меня не стесняли в выборе местожительства вне Кавказского края... А там... Пришел Андухъапар... А пока поеду в Крым... Губернатор Таврический и особенно вице-губернатор большой приятель Сона. Запасшись ее письмом, можно надеяться, что меня особенно не будут стеснять... Буду ухаживать за крымскими ханифами, петь им восточные мелодии, писать с них «минуты неги», «поцелуи волны» и т.д., буду есть крымский виноград, пить крымские вина, купаться в широком открытом море и отдыхать в густой прохладной тени бананов под убаюкивающий плеск бахчисарайского фонтана. Последнее обстоятельство, наверное, вдохновит меня написать на осетинском языке лирическую поэму «Бахчисарайский фонтан»... 

Пробуду я здесь теперь уже недолго, хотя к таким своим заявлениям и сам я отношусь не с особенным доверием, но меня, кажется, теперь ничего не задерживает... Хотелось бы мне только, чтобы статья моя была напечатана при мне, под моим контролем, а то я немножко поделикатничал с газетчиками, и они мне некоторые места напечатанной части статьи так извратили, что собираюсь писать для восстановления их смысла «письмо в редакцию». 

Очень уж я здесь соскучился по Пятигорску и браню себя, что сболтнул Юлиане Александровне, что письмо Елены Александровны меня может уже не застать здесь... А как бы я был счастлив, если б получил от нее хоть несколько строк, продиктованных ее метким остроумием! Но, видно, не судьба! Терпел много, потерплю еще малость, а там и явлюсь перед Вами, как лист перед травой... 

Больно уж глупое выражение — «как лист перед травой». А там... Никогда не следует заглядывать в будущее... 

Не знаю, как назвать, не знаю, что такое,  

Но ясно чувствую, при взгляде на тебя,  

Что что-то высшее, безмерно дорогое  

Теряю навсегда с моим изгнаньем я... 

Все стихотворение Вы прочитаете в посмертном издании полного собрания сочинений Вашего непутевого Коста. 

Привет и низкий поклон всем! 

Адрес: В г. Пятигорск, Терской обл. 

Е В Б Анне Александровне Цаликовой 

(Эмировская ул., д. Сеферова).