А. И. ЦАЛИКОВУ 8 мая 1899 г. Петербург

8 мая 99 г. 

Ну-с, дорогой Александр, очередь за тобой!.. На этот раз мне даже не жаль нарушить свой прекраснейший обычай — вести переписку только с женщинами,— до того интересно все то, что я имею тебе сообщить. Слушай! — Эпопея моя известна тебе до того момента, кажется, когда Голицын изъявил согласие на назначение мне местом ссылки Таврической губернии. На этом, конечно, дело не остановилось. По совету одного генерала из департамента полиции я подал прошение на высочайшее имя. Посредницей, удивительно энергичной, была Сона Тарханова. Она же передала лично прошение помощнику начальника комитета по принятию прошений на высоч<айшее> имя — он ее знакомый,— дополнив при этом мое прошение многими подробностями с присущим ей талантом не давать своему собеседнику ни отдыха, ни срока. Прошение было подано до Пасхи; доклад о нем начальнику комитета состоялся в пятницу на пасхальной неделе. — «Надо предварительно повидаться с Голициным, а потом или прямо доложить государю или передать дело департаменту полиции»;— так выразился начальник комитета. 

В прошении и памятной к нему записке я очень подробно изложил свое времяпрепровождение после первой высылки меня из Терской обл. и, не считая себя ни в чем виновным, прошу о расследовании и тщательной проверке возводимых на меня начальником Терской области и усиленно скрываемых от меня обвинений. А до выяснения их действительного характера прошу оставить меня в занимаемой мною должности при Управлении Кавк- <азских> М<инеральных> Вод. В ожидании ответа я и стал откладывать свой выезд со дня на день. Вдруг 27 апреля мне вручают повестку из полицейского участка. Являюсь. Читают мне бумагу: «По представлению начальника Терской области и по постановлению совета главноначальствующего, утвержденному г. главноначальствующим, такой-то высылается из пределов Кавказского края на пять лет в Курскую губернию, о чем»... дают расписаться, что содержание бумаги мне известно, отбирают паспорт и преподносят мне «пропуск» на «безостановочное следование» в Курскую губернию... 

— Позвольте, говорю,— ведь это распоряжение уже отменено... Мне разрешено в Таврическую... вот смотрите...— Показываю сообщение начальника штаба. 

— «Я этого не знаю... У меня есть свое начальство... Обратитесь в департамент полиции... и скорей, а то я Вам долго не позволю здесь оставаться»... 

— Ах, ты!.. Ведь молодой офицер, а сколько наглости!.. Нечего делать... Побрел я домой и Молча подал Андурхъапару свой «пропуск»... Он изобразил из себя большой вопросительный знак... Я объяснил... Оказывается, нашел-то меня в Петербурге сам Каханов. Бумага поступила прямо от него, хотя она должна была пройти через Кубанское областное правление и правления Баталпашинского отдела и нашего селения. Недолго думая, я сажусь и строчу прошение и докладную записку в департамент полиции и Голицыну. В первом прошу об ограждении меня от притеснений полицейских агентов до окончательного выяснения действительной моей виновности и места моей ссылки, ввиду поданного мною прошения на высочайшее имя и ввиду несогласия высылки моей в Курскую губернию с последующим постановлением главноначальствующего. Последнего же я прошу приостановить высылку мою в Курскую губернию, как несогласную с его последующим распоряжением, и дать мне двухмесячный срок на сдачу своей служебной должности (!!!) и на приведение в порядок своих домашних дел... Жду день, другой... 2-го мая получаю опять повестку из участка... Ага, думаю, не терпится приставу... Являюсь... «А... здравствуйте!., (улыбка). Вам разрешено в Таврическую губернию...» — Я же вам говорил...— Вот извольте прочитать... «Канцелярия' начальника Терской области... Ввиду и т.д.» Сообщая о распоряжении Голицына о разрешении мне жить в Крыму, эта скотина Сенька Людоедов не удержался, чтобы не прибавить от себя: «Я настаиваю, чтобы место пребывания его было в наиболее отдаленной от Кавказа части Таврической губернии, о чем буду просить и главноначальству- ющего»... Вот до чего сильно у этой собаки озлобление против меня!.. 

— «Что же, вы скоро уедете?» — спросил меня 

пристав на прощанье.— Не знаю, как только получу ответ на прошение...— «Да вы скорей...» Так и треснул бы!.. — Тебе-то, болван, какая корысть?..— хотелось очень спросить его... но предпочел остаться неуязвимым и, вежливо откланявшись ему, твердою поступью вышел из его кабинета... Между тем ни от Голицына, ни из департамента полиции ни гу-гу. Ничего не сообщают и из комитета по принятию прошений на высоч<айшее> имя. Что за оказия, думаю... Надо опять взять Сона за бока... Мчусь к ней... — «Сейчас уезжаю в Варшаву»... — Ах, чтоб тебя!.. Как же я-то? Ведь погонят до вашего возвращения! — «Ничего, я вернусь скоро... во вторник или среду»... Опоздала она ровно на неделю. Но зато на второй же день отправилась к г-ну Финне (начальник комитета по принятию прошений на в<ысочайшее имя>.  

«Голицын говорит, что он сам не знает, за что ссылают Хетагурова. Все это, говорит, сделалось без меня, в мое отсутствие... Каханову послан запрос: в чем он обвиняет Хетагурова, что к нему приходится применять такую жестокую кару, когда нам достоверно известно, что он последние 7-8 лет не жил в Терской области и когда ни начальник Кубанской области, ни ставропольский губернатор, в районах ведения которых он жил все это время, ничего не имеют против него... Приостановить приведение в исполнение состоявшихся распоряжений мы не можем... надо потерпеть... Надо выяснить дело... А там видно будет... «Я ему клялась, что вы ни в чем не виноваты»,— добавила Сона от себя...— «Ну, а завтра пойду к Сандрыгайло»... (новый директор канцелярии главноначальствующего)... «Не принял... Приходите, говорит, завтра... теперь нет ни минуты свободной... еду к князю завтра в час дня... К 1V2 будьте на углу Невского и Литейной»... На другой день ровно в 25 минут второго я был уже на своем посту... Прождал минут 20-30... Вдруг Сона летит, вся сияет... — Ну, что? — «Вам и во сне никогда не приснится, какую я вам новость скажу»... — Ну, ну... говорите...— «Каханова прогнали...» — ?!!!?!!?... — «Ей-богу... Сейчас мне сообщил об этом Сандрыгайло... Мы с ним разговорились... Он очень симпатичный... Говорю, что вы ни в чем не виноваты, что вас Каханов преследует из личной мести за то-то и за то-то... Ну, говорит, тогда и я вам скажу приятную новость — его погнали...» Я просто ушам не поверю... — Да вы, может быть, ослышались... Неужели правда??. — «Клянусь вам... А о вас доклад будет делать другой, который по военному ведомству... Он с ним уже говорил, поговорит еще... В понедельник сделает доклад, а во вторник в это же время вы можете узнать результат — приходите...» — Да черт его бери с моим докладом! Каханова-то, Каханова действительно погнали?..— «Да говорю же вам!.. Теперь, говорит, и я сообщу вам приятную новость...» Повторяла опять с сильным подчеркиванием бедная Сона, стараясь убедить меня в несомненности сообщаемой новости... И так до самого угла Знаменской площади, куда я охотно предложил сопровождать ее... Попрощались... — До вторника? — «Да!..» Лечу на телеграф и даю депешу в «Северный Кавказ»... «Начальник Терской области генерал Каханов оставляет свой пост». Прихожу домой. — Ну, Андухъапар, дӕ хӕрзӕгкурӕггаг мӕн — Кахановы атардтой... — ?!???!!! — Сейчас же отправляем телеграммы Василию и Иналуку Гайтову, что «Семена Людоедова выгнали со службы». Во Владикавказ и Пятигорск боимся телеграфировать, так как могут перехватить, а на это подозрение имеются данные... С Магомета Абациева мы уже получили 5 бутылок вина — хӕрзӕгкурӕггаг да, кроме того , на завтра (воскресенье) приглашены к нему на торжественный обед... Но и это не все. Сегодня я был у кн. Ухтомского, редактора «Пет<ербургских> вед<омостей>». Он встретил меня чуть не с распростертыми объятиями. — Ну, говорит, наделали же мы своей статьей... Читается нарасхват... только и разговоров... Куропаткин прислал ко мне своего адъютанта... Министр, говорит, страшно возмущен... Надо, говорит, положить конец этим безобразиям... Такой порядок вещей не может продолжаться... В это же лето пошлем целую комиссию подробно исследовать все, что происходит в Терской области... Если хоть сотая доля того, что передается в «Петер<бургских> вед<омостях>», правда, то и тогда это выше всякого вероятия... Просит дать ему несколько номеров... Я дал. Окончание статьи вошло в завтрашний номер, и если не случится что-нибудь экстраординарное, вроде пожара, то оно появится завтра. Ту часть, которая касается вашего дела, лучше выпустить, чтобы не придали статье личного характера... (Я, конечно, вполне с ним согласился). Мы лучше пошлем ее в отдельных оттисках кое-кому...» Ушел я от Эсперки совершенно восхищенный и, как видишь, на радостях изменил даже своему обычаю и написал тебе письмо, на содержание и величину которого может рассчитывать даже и не всякая барышня. 

Итак, дорогой Александр, начинает оправдываться лучшая в мире мудрость: «Бог не выдаст,— свинья не съест». Да... Тебе, вероятно, известно, что Каханов задержал с помощью Фрезе выпуск сборника моих осетинских стихотворений. 

4-го мая от Василия мы получили из Тифлиса такую телеграмму: «Сегодня цензурный комитет в моем присутствии разрешил выпуск стихотворений Коста». И здесь бедному Сеньке утерли поганый нос... А ты еще, кажется, не веришь в силу Хетӕджы Уасджырджыйы. Можешь не верить самому Николаю чудотворцу, но Хетӕджы цӕхӕрцӕст Уасджырджыйы должен почитать и чувствовать. Перед Юлианой Александровной делаю глубокий поклон и приношу 100 000 000 000 000... извинений, что не ответил на ее письмо. Единственная причина — глупое неопределенное состояние духа и со дня на день ожидаемый и откладываемый выезд из столицы Питенбрюх... Деловую часть письма я выполнил: навел справки относительно Угалука. Желающих перевестись в резерв очень много. Он зачислен, как и другие, кандидатом. Не мог найти никого, кто бы мог ему посодействовать. Обо всем этом я уже сообщил Угалуку письмом от 3 мая, прося его приехать между 10-15 мая в Пятигорск, куда рассчитываю попасть в это время и я... За мою бедную «Дуню» я очень рад. Большущее спасибо Марье Петровне за ее великие хлопоты за нее. Ну, пока довольно, а то при встрече не о чем будет говорить... Припасай побольше английской и тицовского. Пока буду сдавать свою должность, мне придется, для поддержания бодрости, принимать их в усиленной дозе. Елене Александровне передай, чтобы она приготовлялась с своим именинным пирогом испечь хоть небольшой гуыл для моего патрона. «Шлю привет, кланяюсь всем низко». До скорого свидания. 

Твой Коста. 

Приплату по 8 коп. за мои поздравительные карточки взяли неправильно. Они не были запечатаны и имели значение открытых писем... Мошенники!..