Избави Бог и нас от этаких судей

«Нужна сплоченность, нужно много сил, много дум в голове, много в сердце огня». Это мудрое изречение вещает нам г. Цаголов в № 11 «Северного Кавказа», в статье «Культурное движение среди осетин». 

Ни одной статьи г-на Цаголова я до сих пор не мог дочитать до конца без чувства большей или меньшей досады. При всем этом я никогда еще не высказывался. Статья «Культурное движение среди осетин» в этом отношении особенно характерна, а главное затрагивает самое больное место народного организма, — вот почему я вынужден сказать несколько слов в интересах истины и трактуемой г-ном Цаголовым культуры. 

Статью свою автор начинает воскуриванием финама первым пионерам осетинской культуры. Это была небольшая горсть, говорит он, но «горсть людей сильных духом, пожертвовавших своим личным благом и счастьем во имя блага и счастья своего народа, не щадивших ни своих сил, ни своих средств, ни даже жизни для достижения цели. У этих людей была вполне ясная цель: это — религиозно-нравственное просвещение народа в духе, конечно, (?) православия. Объясняется это тем, что вся (?) без исключения (!) семья этих самоотверженных труженников состояла из семинаристов». След, оставленный ими: «осетинская церковная служба» и «грамотная Осетия». Все это во всей полноте может относиться только к блаженной памяти отца протоиерея Алексея Колиева. Что же касается других членов «небольшой горсти», то к огромному большинству их определение г-на Цаголова совершенно неприменимо. 

Все эти питомцы тифлисской семинарии вскармливались, одевались и обучались безвозмездно. По окончании курса рукополагались во священники и распределялись по осетинским приходам с хорошим, по тому времени, жалованием от «Общества восстановления православного христианства на Кавказе». Кроме того, они от прихода пользовались квартирой, дровами, зерном, а зачастую и сеном, не говоря о доходе за требы. Из такого положения вещей очевидно, что семья этих самоотверженных тружеников никаким самоотвержением не занималась и никогда не жертвовала личным своим благом и счастьем для блага и счастья народа. Ни из чего также не видно, чтобы они не щадили ни своих сил, ни своих средств, ни даже жизни! Напротив, все они были упитаны и по сравнению даже с богатыми осетинами катались как сыр в масле. Где же их самопожертвование! Переводы Евангелия, молитв и урывков церковных служб и треб? Труд большой, что и говорить. Но ведь это заслуга опять-таки очень ограниченного кружка во главе с протоиереем А. Колиевым. 

При всем том, все эти драгоценные вклады в осетинскую письменность настолько неудачны, что при чтении их народная масса совершенно не понимает их смысла. Мало того, громадное большинство священников в осетинских приходах до последнего времени были из грузин, которые за самым незначительным исключением отправляли богослужение на грузинском языке. Да и сами осетины-священники большею частью служили по-славянски. 

Последующее поколение г-н Цаголов рекомендует как людей, для которых личное счастье выше всего — порок, присущий всему человечеству, вероятно, и самому г-ну Цаголову, а потому поголовно упрекать их в излишнем пристрастии к личному счастью несправедливо. 

Тогда как в первое время осетинских детей чуть не силою брали в кадетские корпуса и семинарию и, не в пример их русским товарищам, делали им всякие поблажки и выпускали корнетами и священниками, в последующее время положение дела сильно изменилось. Потребность в образовании стала заметно прогрессировать и охватила все население Осетии. Явились сотни приговоров с просьбой открыть школу, оказать помощь на постройку школьного здания, масса частных прошений о зачислении кандидатом детей на казенные или горские стипендии в пансионы Ставропольской гимназии и Владикавказского реального училища. Ольгинская владикавказская осетинская женская школа была переполнена. Не оставляли осетины и Тифлисской семинарии и военных учебных заведений. Стало тесно, не было свободных вакансий. Даровое учение давалось только счастливцам. При таких обстоятельствах выросло и вступило в жизнь то поколение, которое г. Цаголов упрекает в эгоизме за то, что оно якобы забыло свой народ, не живет на родине и, не покладая рук, работает на пользу своего материального и служебного благополучия. Многочисленный состав осетин-офицеров всех родов оружия доблестно и с честью служит в рядах великой русской армии. Осетины - врачи, юристы, инженеры, ученые, лесничие и т. д. честно работают для общегосударственной культуры и общечеловеческой пользы. Несмотря на то, что и военные, по долгу службы, и кончившие курс в высших учебных заведениях, по той же и многим другим причинам, не живут в своих аулах, они все-таки оказывают огромную материальную, а главное, моральную поддержку своей родине. Своей блестящей службой, честностью, трудолюбием и способностью по всевозможным отраслям культурной деятельности, они несомненно много содействуют укреплению доверия правительства к осетинам и усилению к ним симпатий и уважения смежных с ними народов и племен. Помимо этого, многие из них даже, при неимении собственных детей, дают образование своим племянникам, а иногда даже посторонним. Многие из них оказывают материальную поддержку не только родственникам, но и общественным учреждениям. Несомненно, что они все хотят быть поближе к родине, чтобы быть ей возможно полезнее, да не все же обладают таким патриотизмом, как г. Цаголов, чтобы бросить свою службу, и, вместо командования ротой, сотней, полком или постройки железных дорог, вернуться в аул и сделаться писарем или старшиной. Но г. Цаголов забывает, что та же «сельская буржуазия» под протекторатом известного осетинского героя ни за что не допустит таких чиновных и образованных патриотов к занятию должности старшины или писаря. 

Во всяком случае, рано или поздно, все служащие в разных концах России интеллигентные осетины, как и их предшественники, вернутся в Осетию и, вероятно, примут более активное участие в общей культурной работе осетин. 

Не надо забывать также, что из этого «нехорошего, серенького периода» хотя и не вышли такие «печальники горя народного», как г. Цаголов, все же в Осетии есть немало священников, учителей и других общественных деятелей из немилого автору поколения, которые по действительному нравственному влиянию и пользе нисколько не уступают своим «самоотверженным» предшественникам. О новом поколении г. Цаголов отзывается лучше. «Опять заговорили о родине, о народе, об обязанностях интеллигенции и тому подобных вещах. Хотя в этом движении пока нет еще ничего определенного, хотя в нем нет точной программы, хотя интеллигенция не может формулировать своих идеалов в этом отношении, хотя здесь еще много туману, хотя о нем можно сказать...» Хотя, хотя, хотя, хотя... и т. д. Одним словом, осетинская интеллигенция «еще не выяснила себе самого главного вопроса, это — кому она именно хочет послужить». Она обыкновенно на этот вопрос отвечает, что она работает «для родины, для народа, для Осетии». Дальше этого они не идут. А жаль! Жаль потому, что родина, народ, Осетия — нечто туманное, расплывчатое, неясное, трудно осязаемое. Ведь в этой родиие, в этом народе, в этой самой Осетии в настоящее время благополучно существуют социальные группы с самыми противоположными интересами. Цаголов, видимо, думает, что «открыл Америку». Но он идет еще дальше. Ярко набрасывает он широкою кистью три типа: «настоящего осетина» - «известного кулака-мироеда», затем идет «осетин девяносто шестой пробы», который «в то же время землевладелец, аграрий», третий тип — «серая, грязная, оборванная толпа — это малоземельная, безземельная команда и вообще всякая голытьба, до нищих включительно. Многие из них вовсе не интересуются родными вопросами, у них друзей больше среди неосетин, чем среди осетин. Им не надо этого вовсе: вопросы желудка стоят у них на первом плане». И вот после этой живописи г. Цаголов настойчиво спрашивает бестолковую осетинскую интеллигенцию, «кому, собственно говоря, из этих групп хочет послужить интеллигенция?» Настоящим осетинам или голытьбе? 

На этот вопрос отвечает сам автор: «...от того или иного направления деятельности зависит возможность ориентироваться в средствах, возможность вдохнуть душу живу в свою работу, придать идейность литературным работам, возможность не биться головой об стену, возможность согласовать свое движение с более крупным мировым движением и не затыкать шапкой кратера Везувия». Ах, страшно. По крайней мере г. Цаголов так думает, что «после серьезного ответа на этот вопрос в Осетии не мечтали бы так о сельских банках. Ведь всем и каждому (?) известно, что устроить сельский банк значит взять у бедняка последнюю копейку и отдать ее богачу-кулаку, чтобы он этой копейкой выколотил из горба оборванного хозяина целковый на свою собственную потребу. Потому, если я стою за оборванного хозяина, то обращу свое внимание в другую сторону». 

Такое «заступничество» за голытьбу вызвало несогласием г. Цаголова с деятельностью г. Баева и сочувствующей ему части интеллигенции. «Г-н Баев, - говорит он, — задался целью покрыть всю Осетию сельскими банками и общественными амбарами-кукурузниками... Свою идею г. Баев старается распространить во всех селениях и не теряет надежды через несколько лет видеть на родине целую сеть амбаров и банков. Г-ну Баеву в этом деле сочувствует большая часть интеллигенции», и здесь же автор прибавляет: «вообще, в силу непонятных для меня взглядов, экономическая сторона жизни мало интересует осетинскую интеллигенцию, и она мало придает ей значения». Как все это назвать? 

Г-н Цаголов, выставляя себя защитником «голытьбы», восстает против сельских банков, потому что копейкой «оборванного» осетина «настоящий» осетин, кулак-мироед, «выколотит» из его горба «целковый на свою потребу». 

Это говорит «знаток» народной голытьбы, которому, видимо, совершенно неизвестно, что несчастная голытьба эта платит кулаку за ссуду от 30 до 120 процентов, что в сельских банках кулак не имеет никакой привилегии, что капитал сельских банков составляется из общественных сумм и что сельские банки ссужают бедных односельцев за 10—8, а то и меныне процентов, этого г. Цаголов не только не понимает, но и не хочет понять по каким-то неизвестным причинам. Общественные амбары-кукурузники являются самым необременительным для поселян и, вместе с тем, самым надежным органом для увеличения средств банков. Эти же кукурузники и банки, помимо предоставления бедным дешевого кредита, могут сослужить величайшую службу в деле обсеменения полей и продовольствия поселян в неурожайные годы. 

Глубоко прискорбно, что такие «печальники горя народного», как г. Цаголов, пользуясь с очень сомнительной правдивостью печатным словом, не только не оказывают заслуживающему горячего сочувствия и содействия делу никакой поддержки, а, напротив, напрягают все силы, чтобы погубить доброе дело. 

Присяжный поверенный Г. В. Баев заслуживает глубокого сочувствия и поддержки в своих неустанных трудах и заботах о меньшей братии, и не только общества Ольгинского селения, но и всех честных и правдивых осетин. 

Надо умышленно закрывать глаза и затыкать уши, чтобы не видеть и не слышать, насколько Ольгинское селение, где главным образом осуществляет свои разумные идеи г. Баев, и благоустроеннее, и зажиточнее, и грамотнее, чем другие осетинские селения. В деле народного образования там работают священник, три учителя и две учительницы. Из общественного ссудовспомогательного капитала 5 июля минувшего года роздано нуждавшимся в деньгах для полевых работ 1000 рублей. Несколько наиболее нуждавшихся получили по 20 рублей, а остальные по 10 рублей. Проданное зерно из общественного амбара дало 270 рублей, которые присоединены к ссудовспомогательному капиталу. По окончании жатвы общественный амбар опять засыпан. 

На народно-учебное дело селение Ардон сделало единовременных расходов до 30 тысяч, уже около 10 лет Ардонская духовная семинария дает для осетинских приходов вполне подготовленных священников и учителей-осетин. Несколько воспитанников-осетин продолжает свое образование в духовных академиях. 

Общественный ссудовспомогательный капитал селения Ардон с большой пользой для беднейшего населения функционирует уже 15 лет. 

В сел. Христианском насчитывается около 1000 дворов. Существующие в нем учебные заведения, несмотря на их хорошую постановку и многолюдность, далеко недостаточны для такого большого села. По инициативе бывшего ректора Ардонской семинарии архимандрита Иоанна, святейший правительствующий Синод согласился отпустить 20 тысяч рублей на постройку здания в сел. Христианском для двухклассного училища, с условием, чтобы общество, в составе которого числится и г. Цаголов, приняло на себя кое-какие расходы по содержанию училища и чтобы в нем могли учиться и дети из других осетинских селений. 

Если бы в этом обществе числился вместо г. Цаголова г. Баев, то, конечно, это щедрое предложение святейшего правительствующего Синода было бы принято обществом с горячей благодарностью. А так как этого нет, то и общество Христианского селения по недомыслию отказалось от предложенных условий и лишилось щедрого дара святейшего правительствующего Синода. 

Между тем г-н Цаголов прекрасно знает, что в Ардонской семинарии, постройку и оборудоваиие которой вынесло Ардонское сельское общество, менее богатое, нежели Христианское, наибольший процент учащихся приходится на детей из Христианского. 

По инициативе того же г. Баева общество сел. Ольгинского в прошлом году приговором своим ходатайствовало об оставлении во Владикавказе осетинского девичьего приюта, много уже лет дарившего Осетии превосходных учительниц. Совет «Общества восстановления христианства на Кавказе» уважил просьбу ольгинцев и согласился на оставление приюта во Владикавказе. 

Не будь вовремя приговора Ольгинского общества, осетины наверное расстались бы со своим лучшим учебным заведением. 

Таким образом, «затыкание шапкой кратера Везувия» приносит гораздо больше пользы, чем «обличительная» литература г. Цаголова. И прежде, чем мешать другим действовать по их разумению на пользу общества, надо войти в их среду, посодействовать их сплочению и «научить» их, как надо действовать, чтобы «настоящий осетин, кулак-мироед» больше не выколачивал из горба «оборванного хозяина» его же копейкой «целковый на свою собственную потребу». Да научить надо не умными разговорами, а примером, как это делает г. Баев. Подрывать доверие общества к бескорыстной, неустанной и благотворной деятельности можно только со злым умыслом или при полном незнании. Всякое дело, а тем более общественное, вначале всегда имеет немногих разрозненных инициаторов и работников. Бог даст, осетинская интеллигенция окрепнет, умножится, сплотится и докажет г. Цаголову, что она не лишена многих дум в голове и огня в сердце. А пока пусть хоть господа Баевы «затыкают шапкой кратер Везувия» - все же лучше, чем с фарисейским смиренномудрием подрыватъ к ним доверие в народе, не заменяя их бескорыстный и благотворный труд ни единым просяным зерном. 

Что касается указания (с сожалением) г. Цаголова, что автор сборника осетинских стихотворений Коста придерживался больше тонического стихосложения, то с полной достоверностью могу сказать, что во всей книжке нет ни одной строки тонического сложения. Стихи написаны общеизвестными формами метрического стихосложения: ямб, хорей, анапест, амфибрахий и дактиль. Последние три формы г. Цаголов принял, вероятно, за тонические. «Избави бог и нас от этаких судей». 

К. Л. Хетагуров