Накануне

Текущий 1897 год является для Кавказа чем-то необычным. Смена высшей кавказской администрации, слухи об оставлении своих постов начальниками Терской и Кубанской областей, всевозможные проекты, комиссии, открытое обсуждение в печати наболевших ран и способов их лечения - все это дает полное основание думать, что наш край переживает весьма важный исторический момент. Предугадать в деталях ближайшие последствия совершающихся на наших глазах событий очень трудно, но навряд ли можно впасть в большую ошибку, если взять на себя смелость обрисовать в общих чертах те задачи, какие будут у нас поставлены на первую очередь. Не забегая вперед на основании своих личных наблюдений и выводов, мы позволим себе обратиться к такому компетентному источнику, каким в данном случае, несомненно, являются «Санкт-Петербургские ведомости». В обширной передовой статье «Нужды Кавказа» эта почтенная газета, совершенно беспристрастно перечисляя все мероприятия правительства для развития производительных сил богатейшего в мире края и для поднятия экономического благосостояния его населения, приходит к прискорбному заключению, что «промышленность на Кавказе и поныне стоит на крайне низкой ступени развития и за весь этот, со времени присоединения, продолжительный период она весьма мало подвинулась вперед; все же благие начинания правительства в этой области не принесли краю почти никакой пользы». 

«Несомненно, — говорит газета, — что главная причина этого явления кроется в значительной косности и отсталости в культурном отношении кавказского населения, весьма ограниченного в своих жизненных потребностях и привыкшего с давних времен к удовлетворению этих потребностей теми дарами природы, которые, благодаря благоприятным климатическим и почвенным условиям местности, даются ему без особой затраты физических и умственных сил» и т. д. 

Не вполне соглашаясь с почтенной газетой во второй части этого положения, мы, тем не менее, указанную причину признаем весьма немаловажной в безуспешности правительственных мероприятий. Зато гораздо большее значение мы придаем следующей. 

«С другой стороны, различные созданные правительством учреждения или устроенные при его содействии в интересах отдельных специальных нужд населения, долженствовавшие служить как бы образцами для подражания, не имели успеха главным образом потому, что были созданы людьми пришлыми, мало или вовсе незнакомыми с бытовыми и природными условиями как всего края вообще, так и отдельных его областей в частности. Не имели также успеха и отдельные начинания частных лиц, занявшихся улучшением той или другой отрасли промышленности, именно потому, что большинству этих пионеров, не вооруженных в достаточной степени теоретическими и практическими знаниями местных природных и бытовых условий, приходилось да и поныне приходится ощупыо и в потьмах вырабатывать рациональные приемы и основы их промышленной деятельности. Всем таким начинаниям не предшествовало систематическое научное разрешение различных теоретических и практических вопросов местного промышленного хозяйства, всестороннее же изучение всех бытовых сторон местной жизни и разрешение возникающих практических вопросов не могло быть по силам частной предприимчивости хотя бы даже при материальной поддержке со стороны правительства: оно вызывало массу непроизводительных расходов времени и материальных средств и раньше или позже должно было сломитъся под тяжестью целого ряда неудач, с которыми неизбежно сопряжено всякое предприятие, не обоснованное прочно на систематических указаниях положительного опыта». 

Мало того, нам прекрасно известно, что многие из этих частных предпринимателей, являясь под благовидным предлогом культивирования края и заручившись всеми поблажками, с волчьей жадностью принимались за удовлетворение своего аппетита и, благодаря этому, с первых же шагов поселяли в туземцах чувство недоверия и даже вражды к своему делу, а при весьма естественной потом неудаче всячески старались обвинять местное население и снова вымаливали себе новые льготы и субсидии. О деятельности таких пионеров у нас говорилось немало, да, надо полагать, придется говорить о них еще не раз. 

Если туземцы, «довольствуясь удовлетворением самых ограниченных своих потребностей, живя обособленно и вдали от влияния каких-либо внешних более культурных элементов и заразившись от продолжительной совместной жизни с мусульманскими народами достаточной долей восточного фатализма, не выработали да и не могли выработать в себе никакой предприимчивости и духа частной инициативы, т. е. всего того, что у других народов является или в силу экономической необходимости, или в силу развивающегося духа подражания», то во всяком случае эти же «дикари» сумели сохранить такие традиции, какими может гордиться лучший европеец. Рыцарская неприкосновенность чести, святость долга, верность данному слову и многое другое до того присущи каждому туземцу, что с ним следовало бы считаться всем тем, кто действительно является к ним с просветительными целями. Иначе, при наличности таких качеств, всякая неблаговидная эксплуатация их непочатых сил и богатств всегда будет вести к неравной борьбе капитала с местными традициями, что в конце концов должно будет разрешиться если не вымиранием, то или полнейшим экономическим, или нравственным упадком населения. «Санкт-Петербургские ведомости» если и не высказывают этого открыто, то во всяком случае ясно создают это. 

Газета говорит, что «в каждой отдельной местности различные отрасли сельского хозяйства, как виноделие, садоводство, хлопководство и др., для своего успешного развития и усовершенствования должны предварительно пройти путь опытного разрешения практических и теоретических вопросов среди той самой обстановки, в которой они существуют или подлежат развитию. 

Тем большая необходимость в таком разрешении практических вопросов представляется для Кавказа, столь отличного во многих отношениях и от внутренних губерний России, и от Западной Европы, применительно к которым до сих пор только и вырабатывались сельскохозяйственные знания. Одно уже искусственное орошение, являющееся во многих обширных районах Закавказья необходимым условием успешности сельскохозяйственной культуры, создает такую своеобразную обстановку для сельского хозяйства, что делает почти немыслимым проведение в жизнь готовых указаний, без предварителъной опытной проверки их пригодности для местных условий. Затем, если даже в деле обрабатывающей промышленности технические приемы, издавна выработанные и постоянно совершенствуемые в других более культурных странах, оказались не все одинаково применимыми к нашей фабричной промышленности, и немногим более энергичным кавказским фабрикантам пришлось, применяясь к местным бытовым условиям, многие из таковых значительно изменить, то в сельскохозяйственной и горнозаводской промышленности на Кавказе местные бытовые и естественные условия и подавно не допускают шаблонного применения готовых форм и образцов, выработанных в других сферах и при другой совсем обстановке. 

Таким образом, ясно, что одно лишь предварительное и опытно-практическое изучение местных условий и особенностей, имеющих значение в каждой отдельной специальности, может дать прочную основу той или другой отрасли промышленности, вне которых всякие правительственные, общественные или частные начинания, приноровленные к отдельным частным вопросам и нуждам, вне связи с общими потребностями жизни края, будут иметь лишь характер случайный и лишены будут прочной почвы, нося в себе самих все зародыши неуспеха». 

Весь вопрос сводится только к тому, каким способом разрешат великую задачу поднятия производительных сил нашего края... По мнению газеты, учреждение на Кавказе высшего научно-технического института, который направил бы сельскохозяйственную, обрабатывающую и горнозаводскую промышленность на правильный путь развития и дал бы им возможность основаться на твердой почве и на вполне рациональных началах, является неотложной необходимостью. 

Создание такого института — прямая задача правительства, так как оно превышает все материальные и духовные силы местного населения. 

«На Кавказе, более чем где-либо, правительство не может отказаться от роли опекуна и попечителя, — сказал бывший министр государственных имуществ М. Н. Островский на торжестве закрытия кавказской сельскохозяйственной выставки, бывшей в Тифлисе в 1889 году, — и на первом плане его попечительства должна стоять забота о правильном поземельном устройстве населения, о распространении среди него грамотности и возможно больших сведений по всем отраслям промышленности и сельского хозяйства». 

Для того, однако, чтобы ввести в среду кавказского населения «возможно больше сведений по всем отраслям промышленности и сельского хозяйства», крайне недостаточны, как показал опыт предшествовавших годов, все паллиативные меры, принятые правительством до сих пор в виде устройства различных специальных опытных учреждений, долженствовавших служить местному населению образцом для подражания. Только высшая специальная школа может дать своим питомцам возможность пройти тот предварительный путь изучения местных условий края, без знания которых невозможно приступить к той или другой промышленной деятельности. 

Давно назревшая и всеми сознанная нужда в учреждении в крае высшего специального учебного заведения сознается и г. попечителем Кавказского учебного округа. Придавая особое значение промышленному образованию подрастающего поколения, г. Яновский находит, что для распространения среди населения такого образования необходимо устройство специальных учебных заведений, которые могут быть открываемы только на счет правительства, так как местное население не обладает достаточными для этого материальными средствами. Признавая весьма недостаточными те профессиональные занятия, которые ведутся во многих начальных и городских школах вверенного ему округа, г. попечитель ходатайствует перед своим высшим начальством об устройстве хотя бы двух средних училищ, одного — для Северного Кавказа и одного — для Закавказья. «Такие специальные заведения окажут несомненные услуги населению прочной постановкой дела обучения профессиональным занятиям, распространению коих в населении я придаю особо важное значение». 

По мнению же газеты, только в учреждении здесь, на месте, высшего технического учебного заведения кроется теперь единственная возможность спасения кавказского населения и главный источник его промышленного прогресса; «оно лишь способно было бы дать краю тот необходимый и недостающий ему ныне контингент научно подготовленных людей, которые могли бы направить все отрасли промышленности на правильный рациональный путь и приступить к правильной эксплуатации тех многочисленных природных богатств края, которые еще спят непробудным сном, не принося населению и сотой доли той пользы, которую они могли бы принести. 

Таким высшим учебным заведением мог бы быть учрежденный в крае политехнический институт с сельскохозяйственным и горным отделениями. Такой институт, вооруженный всеми средствами для правильной научной постановки соответствующих опытов в сфере сельскохозяйственной, обрабатывающей и горнозаводской промышленности, вдохнул бы новую жизнь во всю промышленную деятельность края. 

В вопросе о месте устройства политехнического института газета склонна отдать предпочтение Тифлису — как по центральному положению в крае этого города и по сосредоточению в нем всех административных и культурных сил Кавказа, так и потому, что тифлисское городское общественное управление, возбудив в конце 1894 года, в бытность здесь г-на министра земледелия и государственных имуществ, ходатайство об устройстве на Кавказе политехнического института и побуждаемое желанием принести с своей стороны посильные жертвы для содействия в осуществлении столь важной для промышленной жизни края меры, постановлением своим, состоявшимся 5 сентября того года, уже определило предоставить в распоряжение министерства для этой цели 100 тысяч рублей на единовременные расходы и до 200 десятин земли в районе городских дач, где это окажется для предполагаемого института удобными». 

От души приветствуя такое необычайно трезвое отношение к нуждам нашего края почтенного органа, мы глубоко верим в скорейшее осуществление этой поистине заветной мечты всей здравомыслящей части туземного населения Кавказа, которой дороги интересы родины и которая давно и открыто идет навстречу всем благим начинаниям правительства. 

 

 

II 

 

В прошлой статье мы уже высказали свою уверенность в том, что край наш переживает в высшей степени важный исторический момент и что мы находимся накануне таких реформ, которые коренным образом изменят существующий у нас порядок вещей, и, конечно, к лучшему. После чудовищного похода на туземцев Кавказа многие газеты с некоторого времени совершенно изменили свой тон и в больших передовых статьях стали выяснять истинные причины разбойничества и констатируемого вообще беспорядка на Кавказе. Даже «Новое время» с легкой руки «Гражданина» снизошло до требований здравой логики. В своей статье «О кавказских разбойниках» от 9 февраля текущего года эта всеведущая газета, останавливаясь на воспоминаниях старого кавказского офицера, помещенных в «Гражданине» под общим заглавием «Разбойничество на Кавказе», говорит: «Описывая свой первый туда (на Кавказ) приезд как раз после умиротворения края (1864 год), автор говорит, что в те блаженные времена разбоя не было. Пошаливали только на «линиях», что объяснялось остатками прежней ненависти к русским. В начале семидесятых годов спокойствие и безопасность исчезают и с каждым годом разбойники нарождаются, как грибы. Автор дает целый ряд объяснений такому явлению, По его мнению, главная причина кроется не в ослаблении значения русской власти в глазах туземцев, а в коренных изменениях экономического и административного строя страны. Такое мнение человека, видимо знакомого с краем и доброжелательного, весьма важно, так как еще недавно в печати раздавались жалобы, что престиж наш на Кавказе так ослабел, что хоть вновь завоевывай Кавказ! Как на важнейшие изменения в общем строе, автор указывает на освобождение крестьян от крепостной зависимости, отсутствие до сих пор во многих местностях размежевания, нерациональное применение судебных реформ и, наконец, неудовлетворительность личного состава администрации». 

Не вполне соглашаясь с автором «воспоминаний» в том, что в те блаженные времена разбоя вовсе не было, газета тем не менее признает, что «настоящее разбойничество началось после освобождения крестьян. Реформа была введена уже давно, а многих крестьян до сих пор еще не наделили землей. Местное население обвиняет в этом мировых посредников, которые до сих пор не могут разобраться в претензиях помещиков и крестьян. Из-за выгонных мест и воды постоянно возникают споры, нередко кончающиеся кровопролитием, вследствие воинственного темперамента населения. Спор о границах тоже часто кончали свалкою; убийца спасался и поневоле делался разбойником (в свое время немало говорилось о вражде князей Андрониковых и Вачнадзевых). Вопрос о распределении воды ведет к тому же. Хотя при великом князе Михаиле Николаевиче и было сделано немало для улучшения орошения Закавказья, но и теперь этот вопрос не доведен еще до конца; к нему должен быть применен местный обычай, по которому вода есть общее достояние, как и воздух». 

К этому надо добавить еще вопрос о «хизанах». С этими хизанами теперь тоже происходят постоянные споры из-за земель, кончающиеся нередко кровопролитием. 

Неоднократно возбуждаемый хизанский вопрос при покойном князе Дондукове-Корсакове совсем не получал движения. 

«Крестьянская реформа, нанеся тяжелый удар былой патриархальной обстановке в связи с прекращением войны на Кавказе, поставила лицом к лицу с нуждой большинство мелкопоместных дворян и князей, им же имя легион. Кроме уменья хорошо владеть оружием и джигитовать, большинство их не имело, да и теперь не имеет никаких познаний. Крестьяне, как более трудолюбивые, а отчасти и армяне стали скупать у них земли. Оставшись без земли, они не знают, что делать, и начинают пускать в ход предметы, которыми лучшо всего владеют, т. е. оружие». 

Дальше газета начинает опять «лукаво мудрствовать» и впадает, конечно, в обычный свой тон проповедника «натиска, быстроты и расторопности». 

Гораздо обстоятельнее и беспристрастнее обсуждает этот вопрос более умеренная часть русской печати. Но авторитетность газет далеко, конечно, не может сравниться с компетентностью известного юриста-оратора А. Ф. Кони, который на последнем годовом собрании Санкт-Петербургского юридического общества перед многочисленными слушателями ярко изобразил картину тяжелых судебно-бытовых условий на Кавказе. 

«Новости», посвящая речи А. Ф. Кони специальную статью «Больная юстиция», совершенно справедливо замечают в ней, что Кавказу суждено привлекать внимание не одних лишь поэтов. 

«Для юриста-наблюдателя эта страна — кладезь новых впечатлений, так как в ней судебные порядки сложились своеобразно под влиянием различных обстоятельств. 

На первом месте следует поставить бытовые условия. Достаточно указать на сохранившийся повсеместно на Кавказе обычай носить при себе оружие, — обычай, освященный веками, семейными н национальными традициями. Кавказский туземец, можно сказать, родится с оружием; носит его как фамильную драгоценность. Нередко можно встретить такого туземца в нищенских лохмотьях, на которых живописно красуется кинжал. 

Между тем наш устав о предупреждении и пресечении преступлений запрещает ношение оружия, а уложение о наказаниях весьма строго наказывает сопротивление властям, грабеж и кражу, если при совершении этих преступлений подсудимый был вооружен. И вот населению Кавказа приходится расплачиваться за свой обычай. Сопротивление оказывается всегда вооруженным, грабеж — разбоем, а пустое похищение движимого имущества — вооруженной кражей, и судебный приговор является прямо несогласным с жизнью. В противном случае, если в основу его ляжет сознание бытовых условий, он разойдется с законом. 

Далее — на что указывает г. Кони — туземные возрения резко расходятся с предписаниями законов. В особенности это разногласие стало ощущаться с тех пор, как подсудность горским судам была изменена и компетенция их урезана в пользу общих коронных судов. 

Последним, в силу прямого преследования законом таких преступлений, как похищение незамужних женщин, приходится игнорировать повсеместный обычай «умыкания» девиц как один из брачных обрядов на Кавказе. 

Кража лошадей, окруженная известным ореолом молодечества и также освященная обычаем, по крайней мере, в определенных своих пределах, в глазах коронных судей теряет этот свой характер и рассматривается как преступление. 

То же самое происходит и с кровной местью, бороться против которой, конечно, необходимо, но при помощи нравственного и религиозного просвещения, а не путем тяжких наказаний. 

Далее оратор указал на распространенность на Кавказе лжесвидетельства, дошедшего до виртуозности и обусловливаемого недоверчивым, враждебным отношением к суду, который рассматривается как орудие личной мести. 

Сплошь и рядом судьи игнорируют поэтому свидетельские показания, занесенные в протокол, и таким образом волею-неволею создают повод для кассации своих приговоров. 

За лжесвидетельством идет ложный донос, направленный на путь угроз. 

Все это сбивает с толку кавказскую юстицию. А каким тяжким элементом для нее, уничтожающим необходимую для правосудия непосредственность впечатления, является то положение, которое заняли в процессе местные переводчики, безграмотные и скудно обеспечиваемые из недостаточных канцелярских сумм! 

Кроме перечисленных бытовых условий, в деле управления правосудия на Кавказе значительную роль играют условия служебной деятельности. Судьи, получающие здесь повышенный оклад жалованья, неохотно расстаются с Кавказом, засиживаются здесь, превращаются в усталых рутинеров. С другой стороны, они поставлены в невозможные жизненные условия: губительный климат, с его зноем, вьюгами; угрюмый край, лишенный сносных путей сообщения, которые иной раз сводятся к узкой тропинке, доступной только для переезда верхом, при этом на высоте 5 тысяч с лишком футов над уровнем моря. 

Случается совершать переправы через пропасти на шее дюжего мингрельца или сванета, рискуя свалиться вместе с ним с обрыва. Неудивительны при таких условиях заболевания нервным тиком. 

При этом надо принять во внимание подавляющее обилие дел, спешность переездов и проч. 

Затем А. Ф. Кони указал на важное значение особенностей законодательного свойства: соединение в лице одного мирового судьи судебных и следственных функций, которые на практике пришлось видоизменить, выделив последние и передав их помощникам судей там, где они имеются (в других же местах — кандидатам на судебные должности). 

О передаче следственных дел ведению полиции с целью облегчения мировых судей и др., нельзя, конечно, и думать, ввиду невысокого нравственного и образовательного уровня полицейского персонала. 

Немало страдает правосудие на Кавказе от отсутствия камеры предания суду по делам, влекущим за собою лишение прав состояния. 

Дела такие поступают в суды по собственному усмотрению прокуратуры, в большинстве случаев в лице ее молодых, неопытных представителей, склонных к увлечению в возбуждении дел и остающихся в беспомощном состоянии, несмотря на изданную подробную инструкцию их деятельности. 

Неудивительно, что, например, в 1893—1894 гг. из 1005 дел, по которым составлен был обвинительный акт, 286 окончились оправдательными приговорами, а в 124 случаях прокуратура на суде отказывалась от обвинения. 

Существование второй инстанции для дел, сопряженных с лишением всех прав состояния, не может служить коррективом указанного положения вещей, ввиду запоздалости приговоров и невозможности иной раз вернуть подсудимому утерянные им по суду блага. 

Большую сбивчивость в дело отправления правосудия вносит далее особенность кассационного производства, распределенного между особым отделом тифлисской палаты и Правительствующим сенатом. 

Сплошь и рядом кассационная практика расходится при этих условиях в своих толкованиях, а подчас та же палата устанавливает различный взгляд на дело в зависимости от того, является ли она апелляционной или кассационной инстанцией. Также сбивчив надзор за адвокатурой. 

По мнению А. Ф. Кони, существенным коррективом нынешнего положения вещей было бы полное отделение в судебном отношении Северного Кавказа от Закавказья. Первый созрел уже в культурном отношении, и в нем должен быть введен суд присяжных, благами которого пользуется, например, Казанская губерния, по составу своего разноплеменного населения стоящая в менее благоприятных условиях, чем губерния Ставропольская и др. 

Во всяком случае, — этим закончил свою речь почтенный оратор, — кавказское правосудие представляет больные места, и их надо лечить. Но, как и для медицины, для судебной терапии необходимо собрать предварительный материал. 

Несомненно, что личные впечатления, которыми поделился с слушателями А. Ф. Кони, займут видное место среди этого материала». 

Несомненно, скажем мы со своей стороны, что только при таком трезвом отношении к нуждам нашего края можно достигнуть тех результатов, какие необходимы для развития в туземном населении чувства гражданственности и уважения к законам государства. 

 

 

III 

 

В предшествовавших статьях (№№ 1150 и 1155 «Северного Кавказа») мы с истинным удовольствием отметили необычайно трезвое отношение наиболее влиятельной части столичной печати к нуждам нашего края и указали в общих чертах на признаки, дающие полное основание верить, что жизнь Кавказа вообще и Северного в частности в недалеком будущем примет более правильное течение. В приятном ожидании этого светлого будущего мы, искренно желая быть полезными в деле заготовки материала для всестороннего изучения нашей окраины, в настоящей статье займемся лишь констатированием существующего в пределах Терской области порядка вещей. 

Туземное население области, как известно, пользуется незавидной репутацией населения, склонного к воровству, грабежу и разбоям. Это тяжелое обвинение если и справедливо до некоторой степени, то только в отношении самого ничтожного меньшинства туземцев, которое, живя традициями мятежного прошлого и не понимая еще задач культурной жизни по неподготовленности своей к последней, действительно причиняет массу тревог и хлопот как самому туземному населению, так, в одинаковой мере, и русскому и вместе с тем массу материального ущерба тому и другому населению в виде хронической убыли из имущества населения значительного количества рабочего скота, лошадей и овец. 

Громадное же большинство населения Кабарды, Осетии, Чечни и Кумыкской плоскости настроено на совершенно тихий и мирный лад гражданской жизни, что доказывается достигнутыми им, со времени взятия Шамиля и окончания войны на Западном Кавказе, крупными успехами в экономической жизни. 

При полном отсутствии на Кавказе сельскохозяйственных школ, которые могли бы послужить живыми и обильными источниками распространения знаний между пытливыми и любознательными от природы горцами, и при крайней недостаточности существующих для них министерских школ общеобразовательного характера, население горское, все же тяготея к гражданской жизни, предается мирному земледельческому или скотоводческому труду, соответственно с нормой своего земельного довольства, создавая прочную оседлость и порываясь постигать и все более и более осуществлять многие начала интенсивной сельскохозяйственной и земледельческой деятельности (в пчеловодстве — во Владикавказском и Нальчикском округах и Сунженском отделе, скотоводстве, табуноводстве и овцеводстве - в Кабарде и Карачае, садоводстве и земледелии — в Кабарде и Северной Осетии). 

Культурное воздействие на горцев Кавказа началось только с начала 30-х годов настоящего столетия помещением нескольких десятков детей почетных горцев в кадетские корпуса, откуда их по преимуществу выпускали из четырех общих классов в чине корнета в армейскую кавалерию, чтобы они, горцы, в кавалерийских полках знакомились с цветом лучшего, по тогдашнему времени, русского общества и таким образом служили между своими соплеменниками проводниками высоких культурных отеческих забот русского правительства о горском населении. 

В сороковых годах была открыта в Нальчике Нальчикская горская школа на несколько десятков молодых горцев; в конце 50-х годов был прекращен прием в корпуса, а в начале 60-х годов для всех кавказских горцев открыто до 90 казенных стипендий в пансионе Ставропольской на Кавказе гимназии. 

Кроме того, тогда же открыты в городе Грозном — Грозненская горская школа, принимающая обыкновенно не более 1/4 всех учащихся или до 30 мальчиков из горцев, по преимуществу чеченцев; в бывшей крепости Назрани - Назрановская горская школа, одноклассная до 1895 г., а с этого года двухклассная, приютившая у себя всего 10 пансионеров и до 150 приходящих ингушских мальчиков. В пансионе Темир-ханшуринского реального училища -30 вакансий. В Майкопской горской школе для горцев отведено до 30 мест. Во Владикавказском реальном училище им предоставлено до 30 казенных стипендий. С 60-х годов в христианских аулах Осетии «Обществом восстановления христианства на Кавказе» заведены сельские школы; мусульмане же осетины сельские школы стали открывать на свои средства лишь теперь. Что же касается мусульманского населения Чечни, Ингушии и Кумыкской плоскости, то оно, если не считать указанных выше Назрановской и Аксайской школ, и по настоящее время остается пока без народно-учебных заведений.  

Если к этому прибавить еще то обстоятельство, что в нагорной части Осетии, Ингушии и Чечни, где земельное довольствие на горский дым (двор) часто представляет не более 200 квадратных саженей («Заметки о горском землевладении» М. Кипиани), не говоря уже об отсутствии подесятинных наделов, и что безземельные или имеющие ничтожные земельные наделы горцы, не получая никакого дохода с земли для удовлетворения своих насущных жизненных потребностей и будучи не подготовленными к другому, неземледельческому труду, в борьбе за существование легко впадают в преступление, то навряд ли можно признать справедливым то негодование, которое в последнее время замечалось в нашей печати по адресу туземцев Северного Кавказа за их якобы хищнические наклонности и кровожадные инстинкты. 

Перейдем теперь к нынешним условиям, которые в ту или другую сторону отражаются на ходе экономической жизни горского населения области. 

Во главе управления стоит начальник области с областным правлением, держащие в руках как власть собственно административную, так и зем-скую (154—163 ст. учрежд. управл. Кавказского края, изд. 1892 г.) и дающие общее направление управлению горцами. Ввиду сложности и многосторонности занятий начальника области по управлению вверенным ему краем, а также по должности атамана казачьего войска, он лишен возможности непосредственного и постоянного общения с туземною средою, а отсюда и близкого знания его действительных нужд и потребностей; вся деятельность начальника области ограничивается рассмотрением и разрешением бумаг и переписок, восходящих до него в порядке служебном от начальников округов и атаманов отделов; исход же каждого дела зависит от того, как составлена в канцелярии бумага, весьма часто расходящаяся, по неведению ее составителя, с живыми и действительными интересами населения. Ближайшие же правители народа -атаманы отделов, начальники округов и участковые начальники, взятые из фронта военного, случайно сделавшиеся народоправителями, в большинстве случаев недостаточно подготовлены к выполнению возложенных на них обязанностей. Между тем править народом, при вышеуказанных сложных комбинациях земско-административного управления, далеко труднее командования известною фронтовой частью уже потому, что начальники частей, кроме воинского устава, снабжены подробными инструкциями военного министра и им остается лишь исполнять точно указанное. Для управления же народом в несколько десятков тысяч необходимо знать еще и характер, обычаи, нравы и жизнь народа и вообще располагать огромным запасом самых разнообразных сведений. 

Туземный мир, со времени умиротворения края, живя под покровительством общегражданских законов Российской империи и вот уже 26 лет испытывая на себе благодетельные последствия реформированного суда по уставам 20 ноября 1864 г., во всем, что касается порядка преследования за преступные деяния, в ту же пору подчинен действию одной крайне неблагоприятной для его экономической жизни ненормальности. Мы говорим об установлении полной круговой поруки между преступниками, лиходеями-горцами и туземным мирным, труженическим населением, далеким от преступных порывов и страждущим от преступников совершенно так же, как и нетуземное население области. Мотив же установления таковой круговой поруки — заведомая будто склонность обществ к скрытию своих преступных сообщественников положительно неверен и несостоятелен: во всех окружных управлениях и управлениях отделов можно найти массу приговоров сельских обществ о выдаче и удалении из своей среды порочных членов, не приведенных, однако, в исполнение, помимо желания обществ, за несоблюдением какой-либо неважной формальности или за неумелым изложением текста приговора. 

Таким образом, выданные обществами, но возвращенные обратно в среду их порочные члены, ободренные своею безнаказанностью, приступают обыкновенно с новой энергией к своей преступной деятельности. Благодаря такому порядку вещей горские сельские общества очутились между двух огней: между административными карами и яростными преследованиями уличаемых в преступлениях лиц. 

Крупный принципиальный и в ту же пору и практический недостаток этих правил — это отсутствие серьезных побуждений найти во что бы то ни стало самого нарушителя права — преступника и покарать только его одного, благодаря чему часто ни в чем неповинные сельские общества и родственники подозреваемого принуждены нести строгую кару, тогда как действительные преступники обыкновенно остаются без возмездия за свои дела и, стало быть, этим самым опять поощряются к той же преступной деятельности на счет мирного и трудового населения. А что касается экономического состояния населения, то вот несколько иллюстраций: туземные селения и аулы, как сел. Исламово, Эльхотово, Хумалаг, Зильги, Ольгинское, Базоркинское, Барсики и прочие, прилегающие к путям следования хищников, буквально разоряются от частых и непосильных платежей. За 14 лет практикования правил сумма таких платежей «по следам» достигает для каждого селения суммы от 400 до 1000 рублей ежегодно. 

Объясняется это отсутствие энергичного розыска самих преступников тем, что низшие административные чины, констатируя только доведение следов до земельных дач горских обществ или частных владельцев из туземцев соответствующим протоколом или рапортом, избавляют себя от всякого дальнейшего труда по розыску преступников. Легко, конечно, себе представить, как такой обычай деморализует низших административных агентов, приучая их к полнейшему невниманию к первым их служебным обязанностям, и как вредно отражается это на ходе и результатах предварительного следствия судебно-уголовной юстиции в области. 

Нельзя не признать, наконец, что «Временное положение» заметно обостряет и без того недружелюбные отношения между казачьим и горским населением области. И это вполне естественно: исключительные административные меры против горцев, в особенности когда эти меры расходятся еще с общегосударственными законами, способны разжечь только враждебные страсти туземцев к тому населению, для охраны которого принимаются эти меры. Обстоятельство это хорошо понимают и сами горцы и казаки. 

В шестидесятых годах, когда, казалось, положение нетуземного населения в не замиренной еще области было гораздо более щекотливо, не практиковались между горцами такие экстраординарные меры, что легко можно проверить по архивным делам владикавказского, нальчикского, грозненского, бывшего ингушского и кумыкского окружных правлений и горских словесных судов. Это служит ясным доказательством того, что уже в то время русское правительство, сталкиваясь с горскою деревенскою общиною, нигде не находило следов круговой поруки членов аула в том смысле, как это установлено «Временным положением». Очевидно, что горцы давно пережили эту форму своего исторического развития. 

Ко всему этому многие вопросы земского внутреннего устройства горских поселений остаются без достаточного внимания. О народном здравии горцев обнаруживается мало заботливости. Существующие при окружных управлениях окружные врачи исполняют, по преимуществу, судебно-медицинские обязанности и не имеют времени следить за народным здравием. Правда, при каждом округе на счет горского общества, на 25-копеечный сбор со двора, содержится один или два фельдшера с самыми необходимыми простейшими медикаментами: хиной, слабительным, горчичниками и пр. Но этого, конечно, недостаточно для полного обеспечения народного здравия: беспомощность горского населения в смысле медицинской помощи бывает заметна в особенности во время инфекционных болезней, как дифтерит, скарлатина, тиф, оспа, холера и т. п. 

Недостатки современного устройства горской жизни явствуют в особенности из земско-экономической их обстановки. Вследствие ли их поголовной безграмотности или отсутствия действительно контролирующей аульных казначеев власти, повторяются из года в год растраты общественных средств на очень солидные суммы. Ближайшие начальники участков, округов и атаманы отделов, надо думать, за заваленностью делами и перепиской по собственно административно-полицейской службе, не могут обращать достаточного внимания на эту сторону туземной жизни и не отстаивают интересов подчиненных им обществ; вследствие этого последним приходится мириться с хроническими растратами и присвоениями их средств. Почти во всех селениях царит хаос в денежных счетах, и ни одно общество не обходится без дефицита, более или менее крупного, и без задолженности для удовлетворения своих мирских расходов и государственных податей. 

В Кабарде, Ингушии, Чечне и на Кумыкской плоскости горцы судятся в так называемых «горских словесных судах» на основании временных правил о горских словесных судах, утвержденных 18 декабря 1870 года его императорским высочеством, бывшим наместником кавказским. 

Применительно к обычному праву горцев, суд этот коллегиальный и состоит: из председательствующего, начальника округа или его помощника и депутатов от народа на правах членов суда (§§ 1—3 и 20 временных правил), кандидатов к последним и кадия, дающего заключения по шариатскому праву о духовных завещаниях, о спорах наследников между собою и единолично разрешающего дела о расторжении браков. Подсудность же гражданская и уголовная горских судов равняется почти подсудности мировых судей, за небольшими исключениями. 

Этот коллегиальный суд состоит, по §§ 5, 54 — 61 временных правил, в зависимости от начальника области; на решения суда поступают жалобы в порядке апелляционном к нему же, начальнику области; о кассационном порядке принесения жалоб нет никаких указаний во временных правилах, хотя фактически в продолжение долгой практики горских судов начальник области делается почти и кассационной инстанцией для них: отменяя весьма часто решения по апелляционным поводам, касающимся существа дела, он возвращает дело тому же составу горского словесного суда для нового разбора. Но для решений начальника области собственно кассационной инстанции не существует, хотя были примеры неоднократной отмены решений его главноначальствующим в порядке надзора. На правах членов горских судов туземное население должно посылать в эти суды своих выборных депутатов и духовного кадия. Но правильное производство выборов никакими гарантиями не обставляется и, как показала почти 30-летняя практика, выборы эти производятся под давлением начальника округа. Несомненно, что при такой неправильной постановке дела горские суды не могли завоевать себе должной авторитетности и не дали тех результатов, какие имелись в виду, хотя организация их на начале обычного права сама по себе очень симпатична и соответствует строю горской жизни. 

 

 

К. Л. Хетагуров